IV Сезон премии (2016 – 2017)

Это произведение, издание которого продолжается, выявляет московский концептуализм как оригинальную школу русской и мировой философии. Тексты "Пустотного канона" основаны в первую очередь на разговорах участниках группы, ярко воплощая в себе философию как тот "непрекращаемый разговор", о котором говорил Александр Моисеевич. Лидер группы - Павел Пепперштейн - с детства принимал участие в разговорах Пятигорского.

Многоголосый вербатим от протагонистов акционистского движения пост-советских 1990-х одновременно является документом становления сцены актуального искусстве «новой России» и актом рефлексии на его (становления, сцены, актуального искусства...) «невозможную событийность»

Считаю, что он вполне может рассматриваться не только как образчик отлично выписанной прозы, в котором все персонажи ярки и несгибаемы в лучшем смысле этого слова, но и как произведение, наполненное верой в человека и жизнеутверждающей философией бытия и духа. Экзистенциальный выбор между участью и Судьбой нелегок. Служение Любви – той, что «не от мира сего, но спасает в мире сем» - доступно не всем. Но и герои романа, и поддерживающие их «живые» музыкальные инструменты всегда выбирают Судьбу и Служение.

Считаю, что он вполне может рассматриваться не только как образчик отлично выписанной прозы, в котором все персонажи ярки и несгибаемы в лучшем смысле этого слова, но и как произведение, наполненное верой в человека и жизнеутверждающей философией бытия и духа. Экзистенциальный выбор между участью и Судьбой нелегок. Служение Любви – той, что «не от мира сего, но спасает в мире сем» - доступно не всем. Но и герои романа, и поддерживающие их «живые» музыкальные инструменты всегда выбирают Судьбу и Служение.

Два автора в диалоге дают возможность читателю увидеть особенности мышления каждой профессии – режиссера и кинокритика, разгадывающих драматургию и предмет художественного творчества. «Художественное творчество поставляет нам такие драмы, для которых эти вопросы не действительны», - говорит А. Васильев. Нам предоставляется право участвовать в определении смысла происходящего в современном театре, чтобы справиться с тайной предмета искусства театра.

«Авиатор» – это символ романа. Главный герой по имени Платонов, оказавшись в конце девяностых нашего века из тридцатых прошлого, смотрит на происходящее с высоты птичьего полета, видит все иначе и делает неожиданные выводы: «Думал о природе исторических бедствий – революций там, войн и прочего. Главный их ужас не в стрельбе. И даже не в голоде. Он в том, что освобождаются самые низменные человеческие страсти». Платонов равнодушен к так называемым «историческим событиям», он помнит «другую» историю - чувств, фраз, запахов, звуков.

Это фундаментальный труд, удачно сочетающий проработку теоретических вопросов (обоснование понятия культурной формы, ее закономерностей, представление этой формы в исторической динамике и др.) с пристальным и внимательным изучением исторического материала в основном Нового времени. Данную книгу можно без преувеличения рассматривать как выдающийся вклад в развитие отечественной теоретической культурологии.

Это очень важная книга. В. К. Кантор широко известен как историк русской мысли и писатель, у него много замечательных книг, но именно эта кажется мне одной из лучших. Это документальная работа, биография, но она написана, как роман и как философский трактат одновременно. Мое ощущение – с первых же страниц – необыкновенная свобода высказывания от первого лица. Кантор идет наперекор утвердившимся взглядам и отстаивает точку зрения, которая, как мне кажется, слишком многим не только не близка сейчас, но и не будет близка никогда. Это – как говорит сам автор – апология Чернышевского, некогда привлекшего к себе умы нескольких поколений, но впоследствии не столько забытого, сколько опороченного сначала в советское время, неумелым, неуместным и навязчивым восхвалением, а потом и теми, кто это время и все его смыслы полностью отторгал. Не обязательно соглашаться с Кантором ни в целом, ни в деталях, чтобы опознать в его книге совершенно новый, свежий взгляд, время для которого уже настало. В судьбе Чернышевского, как ее изображает Кантор, мы видим трагедию русского христианского просветительского реформизма. Что деятельная натура такого масштаба должна была оказаться в полном смысле государственным деятелем, прекрасно понимал – и писал об этом – Розанов. Кантор в целом стоит на сходной точке зрения, но только у него свой, не очень радостный, но и не безнадежный, обогащенный новым опытом взгляд на историю. Эта история в его книге – простите за банальность, но это правда, – как живая, со множеством деталей, живых людей, о которых далеко не беспристрастный автор говорит жестко или с восхищением, не отказываясь, вопреки многим канонам, от морального суждения. Я бы очень хотел, чтобы книгу заметили и спорили о ней. По редкому сочетанию писательского дара, исследовательской страсти, философской и гражданской принципиальности она, безусловно, достойна стать участником конкурса на соискание премии.

Признанный мастер мифологического романа, автор «Белки», «Онлирии», «Острова Ионы», в своей новой – итоговой – вещи предстает как художник-философ, вступающий в диалог с Богом и Бытием. В наш век торжествующей рациональности, апологии техники и технологий, приоритета искусственного перед естественным, технически-сделанного – перед дышащей, живородной реальностью, Анатолий Ким творит образ Мироздания, в котором мысль и эмоция, логос и агапе сплетены неразрывно, где знание есть одновременно восчувствие, где действие – не насилие над миром, а соработничество, где каждый элемент бытия, будь то одуванчик Родэй, камень Ондар, малютки облака Афонька и Вова, персонализируется, через человека, поставленного в начале времен нарекать имена тварям, обретает лицо, утверждается в своей единственности и одновременно неразрывности с Целым Вселенной. Современному человеку, в погоне за дополненной реальностью надевающему 3D очки, писатель раскрывает мир, где не нужны технические приспособления, чтобы преодолевать расстояния и эпохи, мир, в котором ничто не исчезает, но все соприсутствует, взаимопроницает, отражается одно в другом, и в каждый миг человеку, обладающему подлинным зрением и разумением вещей, открывается всеединство, глубинное родство твари. Стоя перед лицом Апокалипсиса, чувствуя не только этические, но и онтологические пределы техногенно-эгоистической цивилизации, зыбкость ее фундамента, глубинную неправду нынешнего бытийного выбора, Анатолий Ким выдвигает образ реальности, движимой энергией любви, человечества, переходящего, по мечте Циолковского, в лучистое состояние, Вселенной, подлинная основа и смысл которой – Радость и Рай. Для Кима Рай – главная мифологема, лежащая в основании мира, определяющая пути всемирной истории, судьбу каждой личности, неважно – великой или малой, знаменитой или забвенной. К Раю устремляется все в бытии, с ним соприкасается, его ищет, обретает, утрачивает, снова находит и человек, и зверь, и цветок, и облако, и звезда, и туманность. Каждое существо, от охотника первобытных времен и ставшей на миг его спутницей Серебряной Тосико, от старушки, заботливо кормящей мышь крошками и собеседующей с ней на языке родства и любви, до Александра Македонского, Пушкина и космического философа Циолковского, несет в себе свой образ рая, скроенный по индивидуальной внутренней мерке, ощущает его живое присутствие. Совершенная архитектоника, неслиянность-нераздельность мысли и образа, уникальность художественного зрения и авторского философского видения делает роман «Радости Рая» подлинным шедевром философской прозы. И нельзя не отметить богатство творческой палитры писателя, разнообразие интонаций, от патетики до блестящего юмора, виртуозное владение словом, раскрывающее, почти по формуле «Сезам – отворись», сокровищницу русского языка, который в руках Анатолия Кима звучит поистине как скрипка в руках Страдивари, – и это в нынешнюю эпоху упрощения слова и смысла, редукции словаря среднестатистического пользователя – интернетом и бытием! Роман «Радости Рая» не рассчитан на поверхностное, легкое, ни к чему не обязывающее чтение. Этот метароман – своего рода вызов современной эпохе и ее читателю, прагматичному, ценящему свое время, которое – деньги, нацеленному на скорочтение, на элементарность языка и предельный схематизм мысли. От человека, вступающего в его мир, роман требует умственного и сердечного усилия, широкого культурного горизонта, внутренней готовности не поглядывать на часы, а главное – духовного самостояния, открытости диалогу с писателем, который в романной вселенной, благодаря взаимопроницаемости ее пространств и времен, оказывается рядом с ним.

Книга А.Лобычева – путеводитель "на краю русской речи" (так называется предыдущее издание автора). Край географический – тихоокеанское побережье нашей страны – опознается как край литературный. Герои сборника – писатели и поэты послереволюционной эмиграции, современные дальневосточные авторы, японские писатели и их переводчики. Мы приглашены в реальность Тихоокеанской России.

В центре размышлений Магида – случай Мандельштама. Как Гёльдерлин для Хайдеггера, как Пруст для Мамардашвили, Мандельштам мог бы стать лучшим "прижизненным другом" философа; сама природа его текстов (не исключая "шагов и поступков") требует от исследователя не столько филологической, сколько в первую очередь философской оптики. Именно такое – неформальное отношение "провиденциального собеседника" и, более того, "прижизненного друга" по отношению к поэту удалось реализовать С. Магиду в собственной жизни. Эта книга – отчаянная попытка "спасти Мандельштама", пройти с ним его путь, разделить его ношу, ответить ему пониманием и даже, возможно, советом. Пониманием, что хотя "И море, и Гомер – всё движется любовью", но постоянно дежурят за спиной человека богини – Áтэ, Апáта, Амáртия. «С этой Áтэ столкнулся на равнинах Илиона Гнедич Николай Иванович и дал ей русское имя – Обида. Ну а там, где Атэ, там и Апáта – обман и самообман, там и Амáртия – трагическая ошибка...» Книга Сергея Магида – заклинание от гнева богинь.

Блоковские пословие «Покой нам только снится» - вовсе не о сожалении, и не о нехватке, а нарочито о покое, доступном большинству из нас как раз в сонное ночное время … кому-то еще и в дневных грёзах… и куда реже в состояниях созерцания, что сами по себе преспокойны: и как фон какой-то созерцаемой фигуры, и как присущее ей качество. Представленное в новой книге В. Малявина понимание этоса как «жизненного мира народа, столь же невыразимого, сколь и внятного каждому» - хорошая новость об ощутимой самобытности этосов: реально сущих - или еще только возмогаемых мыслью. Для философского героя этой, как и большинства книг В. Малявина, предустановленная гармония мысли и этоса выглядит так, что пребывать в покое – значит дать себе свободу превращений: чем больше он открыт бездне мировых метаморфоз, тем явственней становится самим собой.

Определить жанр этой книги («роман, сборник повестей и/или рассказов, литературный сценарий» и т.п. – см. объявление четвертого сезона конкурса) не просто трудно – это в принципе невозможно – потому что, как следует из эпиграфа (фрагмента письма Бориса Пастернака), автор стремится «оторваться от понятий, ставших привычными, забыть навязывающиеся навыки, нарушить непрерывность… понять, что все стало прошлым, что конец виденного и пережитого уже был, а не еще будет». Вместе с тем, в аннотации к этому изданию сказано со всей определенностью, что «Книга Перемен» В. И. Мартынова «представляет собой повторение классической китайской «Книги Перемен» на новом этапе становления знаковых систем, наступившем после окончания эпохи литературоцентризма, лингвистической катастрофы и создания «Черного квадрата». «С другой стороны, – говорится далее в аннотации, – «Книга Перемен» воспроизводит модель классического романа-эпопеи XIX века в тот момент, когда эта модель уже не может быть воспроизведена. Роль героев здесь выполняют не живые люди, но различные тексты и изображения…». В частности, в книгу вошли тексты В. И. Мартынова из цикла «Автоархеология», выдвигавшиеся на премию имени Александра Пятигорского в прошлые годы.

Александр Мелихов – писатель-мыслитель, и роман «И нет им воздаяния» развивает его излюбленную идею о роли воображения в жизни общества. История России ХХ века раскрывается здесь через историю семьи, в которой переплетены судьбы русских, евреев, казахов, ингушей, причем межнациональные конфликты рассматриваются как конфликты грез, а политическая борьба предстает борьбой за иллюзию красоты и бессмертия.

Книга Александра Мильштейна «Контора Кука» – это онлайн развертывающийся киносерпантин: на стыке разных голосов, дискурсов появляется новый нарратив, тут и несколько авторских «я», и их рефлексии и самовозгонки. В своем магическом театре Мильштейн (не зря, в анамнезе, математик и программист) ставит иммерсивные спектакли с киберпогружением и участием в действии читателя–зрителя. Синергия асоциаций и образов Мильштейна–прозаика лежит в поле метаписьма, его глаз художника улавливает мельчайшие детали, которые кропотливо вставляются им в витраж строимой work in progress реальности.

Сценарий, благодаря которому появился фильм о том, как развивается «война в головах» и вскоре превращается в настоящую войну, заслуживает самого пристального философского рассмотрения. В фильме показана напряжённо-мучительная духовная работа человека, не справляющегося с нарастающим напряжением, проистекающим как будто бы из самого окружающего пространства – это напряжение разряжается катастрофами, помешательством, назревающей войной, но это напряжение и есть сама история. Фильм показывает мучительную невозможность дать полный отчёт самому себе о происходящем изнутри самого происходящего – возможно, потому, что мощь события превышает способность сохранения ясного самоотчёта любым отдельным его участником. Кроме того, этот фильм углубляет важнейшую тему философии А.М. Пятигорского – тему страха и возможности противостоять ему либо же, наоборот, вверившись тотально нарастающему страху, суметь обнаружить в себе неизвестные и ранее даже не представимые формы сознания.

Роман «Плен» задает очень сложные вопросы. Что такое человек на войне, а тем более человек, попавший в проигрышную и тяжелую военную ситуацию на войне – плен. Почему попадание в плен часто считается предательством? И как простить себя? Есть ли здесь, что прощать? И, главный, – как по-настоящему, а не только физически, вернуться с войны? Поиск ответов на столь сложные вопросы в художественном произведении очень важен и достоен поддержки и поощрения. Отдельно важно подчеркнуть, что автор «Плена» брала ряд интервью у участников войны в Афганистане, а также много занимается проблемами памяти и частной истории.

Эта книга Пелевина куда лучше работает как философское, а точнее, историософское эссе, чем как роман, и лучше ее как таковое и рассматривать. Здесь главное – не пелевинская конструкция вселенной, , а его трезвый и до конца ясный без экивоков взгляд на состояние умов и вообще ума в России. Устами одного из своих героев Пелевин объясняет теперешний отечественный кризис мысли так, что это объяснение хочется поместить в учебники. Сводя «русскую идею», как она сегодня определяется в общественном сознании, к мировым ура-консервативным идеям вообще, он говорит следующее: «Она по природе своей реактивна. Она не создает повестку дня, ошарашивающую всех неожиданностью, острым запахом а послушно отрабатывает ту, что бросили ей в почтовый ящик "силы прогресса" — и при этом надеется победить в культурной войне, на которую ее вызвали этой повесткой. Ну-ну, Бог в помощь» При этом «послушно отрабатывать» можно, разумеется, не только восхищаясь и следуя примеру, но и возмущаясь и отвергая. Важно, что мысление себя становится возможным только в присутствии этого «эталона», этого источника самостоятельного контента, а уж принимаешь ты его или отвергаешь — не важно. В этом смысле между стандартными «Как нам стыдно за себя перед цивилизованным обществом» и «А Америка Боснию бомбила» нет никакой разницы. И ведь не то чтобы это было непонятно. Это просто не было так точно сказано.

Книга является фундаментальной разработкой по философии и методологии вероятностной истории. Предъявленный философский подход показывает основные принципы формирования исторического процесса в самом современном понимании. Основой такого подхода стали работы Якова Лурье о вероятностном характере любого исторического факта, опубликованные в 50-х годах прошлого века.

В огромном Риме, трущобном, пригородном и, порой, неприглядном, далеком от туристских маршрутов, поэт и переводчик Александра Петрова сумела разглядеть свое неожиданное отражение. Калейдоскоп римских персонажей, нарушающих границы общепринятого, помогает ей собрать воедино казалось бы разорванные эпизоды-осколки собственной жизни. Демонстративно документальный по своему материалу и одновременно лирический роман "Аппендикс" – это виртуозный уход в новую свободу, прочь от племенной зависимости в собственном прошлом, в его травмах.

Книга о том, как возникают провалы в исторической памяти и как их восстановить, сегодня очень нужна. «Война историй» – разные подходы к истории, историографии, к фиксации исторической памяти – разворачивается сегодня не только в научной полемике, но и на экране телевизора. Книга дает богатый материал для теоретических выводов и построений, позволяющих работать с исторической памятью, приближает читателя к понимаю того, каковы механизмы сохранения и прояснения исторической памяти и причины, по которым она искажается (иногда намеренно), как верифицировать историческую эмпирику. Автор книги Павел Полян – географ и историк, издавший десятки томов свидетельств и воспоминаний о Холокосте и ГУЛАГе, исследователь принудительных миграций в СССР., всю жизнь борющийся с «историомором».

–

Общие достоинства: • В книге рассматриваются фундаментальные «вечные» философские вопросы бытия, тревожащие человечество с давних времен и до сих пор не получившие удовлетворительного толкования. • Книга уникальна мультидисциплинарным универсальным подходом. Широкая эрудиция автора позволяет ему в его рассуждениях опираться на современные достижения человечества в большинстве областей науки и культуры и рассматривать все окружающие нас явления с этой всеобщей точки зрения. • Мультидисциплинарный подход и строгое следование логическим построениям позволяет автору приблизиться к решению «вечных» вопросов, и, даже, предложить определенные ответы на большинство из них • Книга представляет собой уникальное сочетание логического и эмоционального анализа – методов, соответствующих как научному, так и художественному подходу к описанию реальности. Ее очень трудно втиснуть в определенные рамки – она в равной степени может считаться относящейся к научно-популярной и к художественной литературе, скорее всего ее можно определить как философские размышления автора на самые животрепещущие темы. Специфические достоинства: Автор предлагает читателю, рассуждая вместе с ним, получить ясные ответы на следующие животрепещущие вопросы: • Что такое жизнь, как явление? Каково место жизни во Вселенной? Случайно или закономерно появление жизни? В чем различие между мертвой и живой материей и так ли оно непреодолимо? • Что такое смерть? Необходима и неизбежна ли она? Существует ли жизнь после смерти? В каком виде скорее всего будет реализована давняя мечта человечества о бессмертии? • Как эволюционирует цивилизация и различные типы человеческих сообществ? Как происходит эволюционный отбор внутри человеческих сообществ? Существует ли будущее у цивилизации или она только короткий эпизод в эволюции материи? • Что такое человек? Занимает ли он особое место среди всех живых организмов? • Что такое разум, сознание? Как появляется разум в процессе эволюции и как развивается сознание в течение жизни человека? Что такое натура, характер человека? Какую роль играют в формировании личности наследственные и приобретенные качества, привычки и т.д.? • Что такое мораль? Где находится источник нравственных законов, которые мы находим внутри человеческой личности? • Существует ли свобода воли? • Что такое культура, искусство? Какова их роль в эволюции цивилизации? В книге: • Подробно разбираются принципы человеческого мышления и вытекающие из них методы исследования реальности – накопление научных знаний и создание произведений искусства. Излагается ясная, полная и непротиворечивая картина функционирования разума, сознания, при управлении поведением человека и животных. Рассматриваются источники врожденного характера и приобретенных свойств человека и животных. • Предлагается Общая теория эволюция, основанная на всеобщих закономерностях развития как мертвой, так и живой материи, а также, продуктов человеческого разума. Общая теория эволюции объединяет под единым законом развития классическую эволюцию живой материи Дарвина с добиологической эволюцией мертвой материи и технологической эволюцией в единый эволюционный процесс. В рамках Общей теории автор определяет общий фундаментальный принцип или закон, который с необходимостью приводит к появлению живой материи из мертвой. • С новой стороны раскрыта связь фундаментальных законов эволюции с развитием социально-политических систем организации человеческих сообществ, на основании чего делаются прогнозы развития человеческой цивилизации в ближайшем и отдаленном будущем – один из таких важных выводов: неизбежное движение общества в сторону преимущественного развития тоталитарных систем. • Книга насыщена цитатами известнейших философов, моралистов, писателей – классиков науки и исскуства, – автор использует их в своем исследовании таким же образом, каким ученый использует достоверные факты и проверенные теории: чтобы получить наиболее надежные заключения, подтвердить свои взгляды и продвинуться в верном направлении по пути познания истины. Заключение: • Книга принадлежит к разряду тех редких произведений, найти которое мечтает каждый редактор. • Она уникальна по широте охвата и глубине проблем, волнующих каждого. Она дает ясные ответы на вопросы, на которые человечество до сих пор не получило вразумительных ответов. • Научное доказательство неизбежного развития человеческих сообществ в сторону тоталитарно организованных систем служит более строгим, чем это было сделано в теории марксизма, обоснованием движения общества к социалистическому и коммунистическому будущему. А это, в свою очередь, доказывает, что Россия в 1917 году опредила все человечество, и первая в истории попыталась построить общество будущего, хотя, возможно, и слишком преждевременно. Таким образом, построение СССР может рассматриваться как великий и совершенно необходимый эксперимент, а Россия, являясь лидером эволюционного развития земной цивилизации, накопила бесценный опыт будущего строительства тоталитарных сообществ, к которому неизбежно обратится человечество. Все это позволяет отрыто и с обоснованной гордостью смотреть на советское прошлое России и СССР и отринуть любые попытки его очернения. Более того, становится реальным вернуться к прежней (хотя, возможно и значительно обновленной) идеологии, объединяющей народ в качестве русской идеи, поиски которой сегодня не могут дать даже отдаленно приемлемого результата. Все на что способны современные искатели русской идеи – это вытащить на белый свет пыльную и дряхлую идею религиозного объединения, над которой смеялись еще просветители XVII – XVIII веков и которая давно уже в сознании людей прочно связана с выражением «опиум для народа». Тщательное сохранение и изучение советского опыта построения тоталитарного общества (все то позитивное, что присуще тоталитарным сообществам, тщательно разбирается в книге так же, как и все негативное, присущее сообществам капиталистическим) опять поставит Россию во главе человечества, ее развитие в этом направлении будет совпадать с главным вектором эволюции. • Своей новизной и оригинальностью книга безусловно должна вызвать исключительный интерес в обществе. Автор идет дальше и глубже в познании общих фундаментальных вопросов бытия, чем это делают современные философы и просветители – Дэвид Чалмерс, Мичио Каку и т.д. Издание книги будет достойным ответом отечественным издателям и критикам, сокрушающимся, что все новое в научной, научно-популярной, философской и мировоззренческой литературе идет к нам с запада. С изданием книги российская мысль встанет вряд с западной и даже опередит ее.

Данное сочинение представляет собой описание неординарного духовного путешествия вглубь текста начальных глав Библии. В работе ярко выражен и исследовательский, и эссеистический, литературно-художественный слой. Автор воодушевлен возможностями методологии фрактального похода и богатством истории этой Книги, в истолкование которой он вносит отчетливый герменевтический мотив. Читатель становится участником и даже соучастником авторского опыта «внимательного и восхищенного» понимания и истолкования Книги Бытия как самораскрывающейся фрактальной структуры. В этом романе-путешествии «очарованного странника» читатель встречается с множеством героев и их точек зрения: великих философов и мудрецов прошлого, современных исследователей и священнослужителей. К этим воззрениям автор так же внимателен и уважителен, но придает им новаторский смысл. Он пытается создать основания для современной метаистории и её новой нумерологии в свете библейских откровений.. Разумеется, тот, кто предпринял такое или подобное духовное путешествие, сильно рискует. Но скажите, есть ли в настоящее время среди пишущих или читающих такие, кто не рискует?

Он написан в стилистике и в духе некоторых вещей А.М.П. ("Ф.о.п."). Восстановленная переписка с каминг-аутом, следственными экспериментами над текстами, появлением и исчезновением свидетелей, невозможностью продолжать общение, разговор, и с невозможностью его прервать. Очень достоверно передает интеллектуальную атмосферу современной России и диаспоры, а их обеих – с недавним прошлым, довольно окаменевшим.

горизонтах памяти и формах воображаемого, о поэзии и орнаменте, о вечной Музыке, переходящей в пространство, и развалинах, хранящих божественный Свет. Попытка обратиться к прошлому, не предугадывая результата.

Сначала – несколько слов об авторе выдвигаемой книги. М.Н. Эпштейн – один из крупнейших современных филологов, литературоведов, культурологов, философов. Профессор теории культуры и русской словескости Университета Эмори (Атланта, Джорджия, США). Автор 30 книг и 700 статей и эссе по темам: методология гуманитарных знаний, постмодернизм, философия языка и культуры, современное религиозное сознание, проективная лингвистика, поэтика русской литературы и семиотика. Рекомендуемая книга – об основной методологической проблеме философии, культурологии, лингвистики, литературоведения; о том, как гуманитарное знание воздействует на человека, каково взаимодействие между субъектом знания и его объектом. В книге обсуждается введение в научный обиход нескольких дисциплин на стыке философии, социологии и культурологии: о механизмах цивилизации, о формировании электронных текстов, наука о пишущем. Само исследование Михаила Эпштейна, блестяще написанное и читающееся с неослабным интересом, стало образцом описанного в книге «гуманитарного изобретательства».

Один из наиболее ярких в отечественной мысли последнего пятилетия личностных взглядов на историю, осознаваемую и ощущаемую через изображённое/изображаемое. Огромный фактографический материал служит осознанию прошлого не столько через слово, сколько через образы и артефакты. Противоположный традиционной историографии слова подход предлагает читателю проникнуть в индивидуальное историческое сознание автора, свободно путешествующего по времени-пространству европейской истории от платонизма до холокоста.

Один из наиболее ярких в отечественной мысли последнего пятилетия личностных взглядов на историю, осознаваемую и ощущаемую через изображённое/изображаемое. Огромный фактографический материал служит осознанию прошлого не столько через слово, сколько через образы и артефакты. Противоположный традиционной историографии слова подход предлагает читателю проникнуть в индивидуальное историческое сознание автора, свободно путешествующего по времени-пространству европейской истории от платонизма до холокоста.